Командировка [litres] - Борис Михайлович Яроцкий

Довольно проливать народную кровь! Довольно вдов и сирот! Довольно голода, подневольного труда и мучений в большевистских застенках! Вставайте на борьбу за свободу!

На бой за святое дело нашей Родины! На смертный бой за счастье Русского народа!

Да здравствует почетный мир с Германией, кладущий начало вечному содружеству Немецкого и Русского народов! Да здравствует Русский народ, равноправный член семьи народов Новой Европы!

Председатель Русского Комитета

генерал-лейтенант

Власов (А.А.)

Секретарь Русского Комитета

генерал-майор

Малышкин (В.Ф.)

7 декабря 1942 г.

Смоленск.

Закончив неторопливую читку — как обычно читают важные документы, — Иван Григорьевич устало снял очки.

— Что тебя, Славко, здесь взволновало?

— Как — что? Это же наши демократы сдули у Власова его программу! Власов хотел быть вассалом Германии. А чего хотят наши демократы? Тоже быть вассалами. Kому же я, мэр оборонного города, прислуживаю?

— Ах, ты вот о чем!

Славко Тарасович налил себе фужер коньяку, выпил залпом.

— Боюсь я, Ваня.

— Так ты же власть.

— Ну и что? Все равно боюсь… Представлю на минуту, как вешали Власова… и душа деревенеет.

— Ты видел, как вешали?

— Видел… Почти видел… Мой батя вешал…Недавно мне признался…

— В чем? Что кто-то вешал, а он смотрел?

— Он… собственными руками… персонально генерала Власова, А за несколько минут до Власова… собственноручно другого генерала… Ой, Ваня, Ваня!.. Не приведи господи кому такую смерть!.. Их, понимаешь, затылками на крючки надевали. Как говяжьи туши… После трибунала их вывезли — и знаешь, куда? — на бойню. Была там целая толпа этих самых приговоренных генералов. Батя собственноручно нацеплял генерала Жиленкова, потом генерала Зверева, потом этого, секретаря русского комитета Малышкина. А Власову сделали удовольствие — наблюдать, как те по-лягушачьи дрыгают ногами. И все это снималось на кинопленку. Чтоб знали потомки, чем кончают выродки.

— Но тебе-то чего бояться? — допытывался Иван Григорьевич. — Ты не Горбачев. И не Кравчук. Лобное место тебе не улыбается…

— Ты в этом уверен?

— Тебе виднее.

— Если б я не знал, что история в узловых моментах в главном повторяется…

Уже старческое лицо Славка Тарасовича дрожало, как в тесном от скал морском заливе дрожит вода перед надвигающимся ураганом.

— Ах, Ваня, Ваня… Кто много обещает своему народу, тот плохо кончает. Видел я сон — а сны у меня вещие, — завод, кузнечный цех, и какой-то монах, весь в черном, заказывает выковать ему крючья, на какие подвешивают говяжьи туши. Я спрашиваю: сколько надо? А он мне: сколько мэров, столько и крючьев. Я его прошу: тогда заказывайте на один меньше. Я буду с вами, в вашем монастыре. А он как схватит меня за грудки — и оторвал от земли. Рука у него узкая, трехпалая. С такими недоразвитыми руками обычно рисуют инопланетян. «Вот я с тебя и начну», — говорит и волокет меня в какой-то манеж. А там по стенам, по всему периметру, уже ввинчены эти самые крючья. Я кричу: «Не надо!» — «Ну, тогда мы тебя бросим в сортир», — говорит монах. Я обрадовался, уже не кричу, а слезно умоляю: «Лучше в сортир!» Меня в сортир он и сбросил. А там — запах омерзительный. И как из этого дерьма ваш Гурин делает пойло? Тут я и проснулся. Чувствую: сердце вот-вот выскочит из груди. Себя успокаиваю: да это же сон!.. А запах-то омерзительный остался.

— В штаны наложил, что ли?

— Представь себе… да. С вечера под коньячок увлекся шашлычками…и маслятами. Перестарался…

Уже не как мэру, а как пациенту, Иван Григорьевич посоветовал:

— На ночь выпивкой и закуской не нагружайся.

Мэр согласно кивнул, как он мог кивать своим дойным подбородком. В оправдание сказал:

— Кто я… маленький номенклатурный прыщ. Ты скажи, какой президент не нагружается?

— Но ты же не президент? — весело заметил Иван Григорьевич.

— И слава богу. А президентам, думаешь, не снятся кошмары? Их тоже — во сне, конечно, — на крючья надевают. И в сортир бросают. Но они, Ваня, разве в этом признаются? В детстве мне нянечка говорила, кто сны свои утаивает, тот мало живет. Потому президенты при дворах своих астрологов держат. А это не от беспечной жизни.

— А кто тебе не дает?

— Мне, Ваня, достаточно одного Вити Кувалды. Он лучше любого астролога сны разгадывает.

— Тогда пусть мой разгадает, — тут же предложил Иван Григорьевич. — Снилось: кто-то вызволил моего экспедитора и привез в больницу. И все это произошло молча. Как в немом кино… К чему это, когда снится молчание?

Глаза мэра под красными веками сузились. Как у кота, которого погладили по шерстке.

— Такой сон и я разгадаю: кто любит молчать, тот любит себя. Хорошо, когда приятный сон становится прекрасной явью. Но хорошие сны снятся только счастливчикам… А тебе не снилось, что меня вызывали в Киев на ковер? И там строго предупредили, но прежде спросили, как ты посмел допустить, что в твоем городе исчезают наши новые друзья?

— Такой сон, Славко, не приснится. Ты действительно побывал в Киеве. А вот мне еще снилось, что наши, так сказать, новые друзья под покровом особой секретности строят дрожжевый завод. Зачем?

— Этот сон, Ваня, я не разгадаю. Вторгаться в чужую алхимию нам никто не позволит. Мне только известно, что среди строителей есть ученые. Чем они занимаются, даже аллах не ведает. В Киеве намекнули прозрачно, чтоб мы туда свой нос не совали.

— Жаль.

— Ничего, Ваня. Если что-то заподозрил, от меня не таись. В городе пока что мы хозяева.

Весна долго не подступала: днем солнце нагревало воздух до